Юнус-Бек Евкуров: «Не драконьте друг друга»
Интервью Главы Ингушетии спецкору «Новой»
Глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров — без сомнений, самый открытый руководитель высшего уровня на Северном Кавказе. Он свободно идет на контакт даже с теми, от кого претерпевает критику. Но все же я была удивлена, когда мне позвонил помощник Евкурова. Буквально минуту назад я пересекла административную границу Ингушетии, и тут же звонок: «С вами будет говорить глава республики».
Перед встречей у меня оставалась пара часов. Я пробежалась по знакомым, чтобы поймать настроения. Было понятно, что человек, с которым мне предстоит беседовать, совсем не тот вновь назначенный президент Ингушетии, с которым я разговаривала два года назад. Тогда он прямо, не выбирая слов, клеймил коррупционеров, твердо был намерен по совести наказывать преступников, открыто говорил о главных язвах республики: нищете и экстремизме. Тогда же он практиковал встречи с населением, регулярно в прямом эфире по официальному телевидению отвечал на острые вопросы.
Конечно, с тех пор многие акценты в официальной риторике поменялись. За то время, что прошло с момента его появления на Кавказе, Юнус-Бек успел столкнуться с клановыми интересами, интересами глав соседних регионов.
В июне 2009 года его едва не убили.
Один из республиканских чиновников, когда я спросила, как изменилась политика Евкурова, сказал мне: «Политика не изменилась. Просто наступило отрезвление».
Перед нашей встречей глава республики принимал серьезную делегацию из СКФО (приезжал Сулейман Вагапов, заместитель Хлопонина). Я предположила, что разговор шел о вопросах безопасности.
— Юнус-Бек Баматгиреевич, республиканское руководство держит каким-то образом на контроле расследование теракта в «Домодедове»? Ведь к нему причастны жители Ингушетии. Террористы — почти подростки1.
— Мне без разницы, 12 ему лет или 20 лет. Если он знал о готовящемся преступлении и ничего не предпринял или, еще хуже, сам являлся соучастником преступления — должен понести наказание. Следствие считает, что и брат, и тем более сестра террориста знали, они активно были в теме.
Но, конечно, здесь надо больше искать и давить на идеологов. Эти люди не говорят: «Вот идите, убивайте и взрывайтесь». Но они ведут такую работу, что, послушав их, молодежь может прийти к чему-то другому, радикальному. Хотя непосредственно их деятельность не наказуема уголовно. Всего таких человек восемь, но есть четко выраженные две фигуры. Мы приглашаем, беседуем, убеждаем.
Мы терпеливо призываем, говорим и с молодыми, и со взрослыми, и с правыми, и с левыми, и с радикальными, и с терпимыми. Мы объясняем: сейчас нет повода для крайних шагов. Так, как у нас обстоят дела с религией в республике, такие возможности, какие у нас имеются, — ну нигде такого нет. Не драконьте друг друга, не делайте зло.
— Но стрелять меньше стали вследствие такой терпимой политики?
— Да, в этом вопросе заметны видные подвижки. И стрелять стали поменьше, и людей меньше гибнет. Большой прогресс наметился. Я подчеркиваю: мы этого достигли в основном не силовым путем. Всем говорю: приходите, не бойтесь. Мы примем, мы пообщаемся. Кому надо, может, дадим срок в рамках закона. Кто не виноват — освободим. Конечно, мы навстречу идем. Надо, чтобы нам навстречу пошли.
— Об этом вы беседовали с Вагаповым?
— Отчего же? Мы говорили не про преступность, больше про позитив. Мы по возможности исключаем эту тему из бесед — хотя не исключаем, что еще будут бандитские вылазки. Но преступниками пускай занимаются правоохранительные органы, а мы будем экономикой заниматься. Сегодня была встреча по вопросам снижения напряженности на рынке труда. В марте мы планируем провести в Ингушетии ярмарку вакансий. Приедут представители восьми республик. Мы собираем списки жителей, которые могли бы быть заинтересованы в этой работе, — они заключат договоры и по желанию смогут выехать в тот или иной субъект РФ.
Это позиция, с первых дней работы озвученная А.Г. Хлопониным: нужно интегрировать Кавказ, нужно дать людям возможность работать за пределами родных республик3. Но еще прежде, до того как полпред предложил эту идею, мы начали работать в этом направлении со Свердловской областью — в рамках общероссийской программы по снижению напряженности на рынке труда. И нормально это проходит. Надо понимать: мы силой никого не вывозим. Мы предлагаем варианты.
По правде говоря, уезжают не крупные специалисты, не те, у кого есть хорошее образование. Уезжают простые трудяги. И этих рук по России не хватает — кто бы чего ни говорил (я же езжу по регионам). С другой стороны, мы сами не против, чтобы в республику приезжали те специалисты, которых нам недостает. Мы подали заявку на врачей, учителей, нам нужны специалисты-нефтяники. Свои есть — но не хватает.
— Во многих регионах эта идея встретила сопротивление. Приедут кавказцы, привезут с собой экстремизм. Да нам и самим рабочих мест не хватает…
— Это политика. Надо искать, кто стоит за подобного рода выступлениями. Почему-то мы забываем про тысячи деятелей культуры, ученых — выходцев с Кавказа, которые работают, поднимают экономику. Мы видим преступников и всех по ним меряем. И потом, если глава региона смотрит на социальные процессы с государственных позиций, то он должен понимать, что государство обязано всем своим гражданам дать равные возможности. Сегодня в Ингушетии плотность населения — 150 человек на квадратный километр. Это самый большой показатель по России. Ближайшие наши «конкуренты» имеют 80. А в основном 10—20 человек на километр. Необходимо создать условия, в том числе и в других регионах, чтобы люди там обживались. В этом ничего плохого нет. Хотя и надо быть готовыми: будут какие-то трения на начальном этапе.
— И что с этим делать?
— Да ничего не нужно превентивно делать. Послушайте, есть закон. Любого, кто нарушил закон, нужно привлекать. Я всем, кто уезжает сейчас, говорю одно: если вы приехали куда-то, надо ценить культуру и обычаи местных народов. Вы можете показывать наши традиции, богатую культуру, но вы не имеете никакого права навязывать их.
— Расскажите, как идет реализация Федеральной целевой программы.
— «Федеральная целевая программа развития Республики Ингушетия на 2010—2016 годы» принята и успешно реализуется. Общий объем финансирования по программе составит 32 млрд рублей, в том числе 29 миллиардов из федерального бюджета. В прошлом году мы начали строительство семнадцати объектов. Всего же в общей сложности сейчас строится 29 объектов. В прошлом году нам было выделено 1,6 млрд рублей — эти деньги уже поступили, по все докладам и проверкам, к концу апреля они будут освоены. И около миллиарда рублей нам выделено в первом квартале этого года. Другие поступления появятся ближе к лету: там проектно-сметная документация еще не готова. За два года — около трех миллиардов рублей. Строим школы, больницы, объекты АПК, заводы и цеха.
— Что за заводы?
— Завод полимерных труб, цех по производству строительных материалов, сборно-щитовых конструкций. Все, что сопряжено со строительством. Эти заводы будут работать на дальнейшее развитие республики и реализацию ФЦП.
— Открытие заводов — это перспектива каких лет?
— Перспектива этого года. Со следующего года заводы должны быть запущены. На большинстве объектов у нас действует веб-контроль. Я лично наблюдаю, как там работают. Что происходит на объекте.
— В прежние годы строительная отрасль в республике была серьезно поражена коррупцией. Как расследуются коррупционные дела? Удается что-то довести до суда?
— Сложный вопрос. Реально, чтобы кого-то посадить, надо очень сильно постараться. И потом, решение проблемы же не в том, чтобы сажать. За два года нам удалось вернуть в казну 17 миллионов4. И все. Хотя известно более тридцати хищений на миллиардные суммы. Многие отделались штрафами и условными сроками5.
— И эти истории забыты? Теперь делаете ставку на то, чтобы не увеличивалось число коррупционеров в будущем?
— А оно будет увеличиваться. Нужно понимать: во всех государствах этот порок был. И чтобы с ним эффективно бороться, нужен действующий вид наказания. Если мы не только посадим — но и конфискуем все, что было награблено, то это будет работать. Все равно будут воровать — но не так. Единственное скажу: мы стараемся контролировать.
— Тогда это вопрос доверия к команде?
— При чем здесь доверие? Дело же не только в доверии. Любой чиновник какой-то промежуток может работать на совесть, на результат. Но когда он знает, что у него есть возможность утянуть из бюджета, он может выйти из-под контроля. Да, допустим, я сегодня доверяю ключевым членам команды. Но ведь и их обманывают. Буквально вчера УФСБ России по РИ провело операцию: на взятке взяли с поличным врача. Сегодня пригласили ее руководителя, и он говорит: «Такой хороший врач, она не могла такого сделать». А почему он это говорит? Возможно, врач делится с кем-то из начальства, зная, что ее прикроют.
— Уж коли заговорили про ответственность и контроль: есть ли какой-то просвет по делу Магомеда Евлоева?
— А какой там может быть еще просвет?
— Но ведь достаточно убедительно расследование, проведенное родственниками.
— Ну давайте так. Следствие составило полную картину произошедшего. Ибрагим Евлоев признал, что с его стороны этот выстрел не был умышленным. Он же не отрицал сам факт убийства. Остальное все — домыслы. Кто сказал, когда сказал… Родственники Магомеда Евлоева хотят, чтобы более высокие чины были привлечены к ответственности. Но нет на то юридических оснований.
— Но ведь есть решение суда, определившее, что Евлоева в машину, где он был убит, посадили незаконно. И за это кто-то должен нести ответственность?
— Это максимум административное нарушение, не более того.
— Но ведь даже этого нет.
— Ну пусть родственники подают апелляцию, пусть добиваются. Я же не имею права вмешиваться.
— Также у нас нет никакой надежды на то, что убийцы Макшарипа Аушева будут названы в ближайшее время. Хотя его родственники не устают повторять, что если бы дело расследовалось в республике, то виновные были бы установлены.
— Если бы дело расследовалось в республике, виновные были бы названы? Сомневаюсь. Очень сомневаюсь. Давайте так рассуждать. Кому-то выгодно скрывать виновников этого преступления? Некоторые говорят так завуалированно, что за этим якобы стоят спецслужбы. Хорошо, пускай теоретически это будет так. Но в расследовании убийства Руслана Амирханова8 тогда какая проблема? Если бы спецслужбам надо было бы увести внимание в сторону, поверьте, они бы давно уже придумали легенду. Они бы не убедили родственников Аушева, но большую часть обывателей они бы убедили. И показали бы факты, и все было бы доказуемо. Такая же картина была бы и по Руслану Амирханову. Но люди работают. Да, где-то не получается, где-то получается не так, как нам хочется. Такие дела — громкие убийства — могут расследоваться не один год.
— То есть действительно у следствия не было возможности уцепиться за ниточку по этому делу?
— Но ведь они работают, расследуют дело.
— Но ведь дело приостановлено?
— Оно не закрыто, просто следователь с учетом того материала, что у него имеется, его приостановил. Но при этом задача оперативных служб — она не снята. Это же висяк, это же каждый месяц обсуждается. И мы следствию помогаем, и отец проявляет активность. В покое мы это не оставим. Я думаю, разберутся когда-нибудь и в этом деле.
Ольга Боброва