Хасан Местоев: «Я гражданин этой страны. Я имею права…»
В детской памяти Хасана Магометгиреевича день высылки — 23 февраля 1944 года отложился до мелочей. Ему на тот момент еще не исполнилось семь лет. Он родился 20 мая 1937 года в селении Барсуки Чечено-Ингушской АССР.
Отец Хасана был уважаемым человеком в роду, в селе и далеко за его пределами. Работая председателем правления райпо, он помогал многим людям уладить различные вопросы с государственными инстанциями. Но по роковой случайности Магометгирей Местоев погиб за несколько месяцев до высылки. У него осталось пятеро детей: два сына и дочь от старшей жены и дочь с сыном от второй жены. Причём третий сын, сводный брат Хасана, родился в ту злополучную ночь на 23 февраля, когда большое семейство, которому и так жилось очень худо после смерти кормильца, с только что родившимся младенцем угнали в Казахстан как врагов народа.
«Нас вывозили на вымирание»
Из воспоминаний Хасана Местоева
Жили мы тяжело, и в дорогу взять практически было нечего. Помню солдат, которые пришли к нам в дом с этой печальной вестью. Нас разбудила мама. Надо сказать, что военные сочувствовали нам. Подсказывали что взять, что собрать в дорогу. Но ничем они не могли помочь. А уже на станции было совсем другое отношение. Охранники были злыми и дерзкими. Они всё время подталкивали людей, кричали на них, грозили расстрелом. Были очень грубы даже со стариками, женщинами и детьми.
Ехали мы в вагоне товарного поезда 12-13 дней. Какие нам трудности пришлось испытать, что в дороге, что в ссылке, нет сил пересказывать. Но кое-что я постараюсь вам поведать и скажу так: нас вывозили на вымирание.
Приехали. Высадили нас, полураздетых, в лютый мороз посреди поля. Я был укутан вроде как в банное полотенце. Успел изрядно замёрзнуть, пока к нам подъехали открытые повозки, запряжённые волами. Управляли ими странные люди, как мне показалось, непривычные для моего глаза, закутанные с головы до ног, откуда смотрели на нас широкоскулые лица с узкими глазами. Потом я узнал, что это были казахи, одетые в длинные тулупы. Один казах подхватил меня, семилетнего пацана, и завернул в этот самый тулуп, прижав крепко к себе. Тут я отогрелся, да так и уснул в его тулупе. Часто с благодарностью вспоминаю этого доброго казаха, отогревшего меня после тяжёлой изнурительной дороги буквально и теплом, и вниманием.
Привезли нас в посёлок Суриковка, Кустанайской области Казахстана, в колхоз имени Тельмана. Вселили сначала в какое-то большое помещение. Это была школа. А оттуда расформировали по квартирам. Нашей хозяйкой оказалась немка — вдова, которая воспитывала двух детей. Очень ласковая и добрая женщина. Хотя им наговорили, что едут людоеды, враги народа, она нас встретила доброжелательно.
Разместились мы в сенях. На полу лежало много соломы. Мама утеплила помещение со всех сторон как могла, навела порядок и с пола собрала всю солому. Тут заходит хозяйка и просит снова выстелить соломой пол. Оказывается, под ногами был погреб, где хранилась картошка. Так вот она специально положила солому, чтобы картошка в погребе не замёрзла.
Вот как-то так мы и зажили там. Было очень трудно, не хватало еды, топлива, хотя мама сразу же вышла на работу дояркой.
«Если хочет учиться, значит сможет»
Одно из самых ярких воспоминаний моего детства — мой первый день в школе. Это было 1 сентября 1944 года. Старший брат, ему было 8 лет, пошел в первый класс. А я поплёлся за ним. Но меня не пустили. И вот я стою один у порога школы и плачу. Подходит женщина и спрашивает, почему я плачу. Ну, ей и сказали, что так, мол, и так, брат пошёл в первый класс, а он годками не подходит. Она пошла в кабинет, взяла стул, обняла меня, повела за руку и посадила рядом с братом. «Пусть учится, — сказала она, — если хочет, значит сможет».
Это была директор школы Александра Николаевна Всесвятская. Тоже ссыльная, русская по национальности. В моей памяти она осталась самой доброй, самой лучшей женщиной в мире после матери. Была очень добра и заботлива ко всем, особенно к детям ссыльных. Мы любили её очень. Но я особенно был к ней привязан. Поддерживал с ней связь до конца её жизни, посылал письма, поздравительные открытки, подарки ко дню рождения. Она уехала из Казахстана после амнистии в своё родное Подмосковье вместе с подругой Анной Александровной Лавровой, с которой сблизились в ссылке. И она с ней рядом была в последние минуты её жизни.
Потом мне рассказывали, что когда тяжелобольной Александре Николаевне принесли трёхтомник и сказали, что это от любимого ученика, она крепко обняла книги, да так и уснула вечным сном.
Для меня она была и осталась талисманом необыкновенной доброты. И то, что такая женщина поверила в меня, повела за руку и посадила за парту, я старался оправдать и в школе, и в жизни.
Первым моим учителем был Яков Яковлевич Гросс — ссыльный немец. Отменный был педагог и воспитатель. Знания давал хорошие. Я был лучшим учеником в классе. Был любознательным очень. Особенно легко мне давались иностранные языки. А на немецком я свободно общался, за что меня немцы очень полюбили, считали своим и называли любя «кляйн мусульман», то есть маленький мусульманин. Надо сказать, что в нашем посёлке жили в основном ссыльные немцы, было ещё две-три семьи казахов, русские и мы — три семьи ингушей. Все жили очень дружно.
Уже в наше время я встретил одного казаха в Мекке, во время совершения хаджа. Узнав, что мы ингуши, он подошёл к нам и после короткого общения, сказал: «Когда вас привезли в 44-ом году к нам, в Казахстан, нас пугали, говорили, что едут звери, людоеды. Но мой дед, который поехал на станцию вместе с другими встречать и развозить депортированных, увидел, как один старик снегом делает омовение на холоде. Это глубоко тронуло его. Он пришёл домой и сказал бабушке: «Про них говорят неправду. Это хорошие, порядочные люди. Они мусульмане, не могут быть дикарями. Я видел это собственными глазами». Он оказался прав. Так мы вас и полюбили. Вот услышал знакомую речь и не смог пройти мимо».
Самый состоятельный ученик в селе
Мне было 11 лет, когда я пошёл работать. Шла летняя уборка. Рабочих рук в колхозе не хватало. Мужчин в селе было мало. Я на одноконке — это такие большие грабли, запряжённые лошадьми, собирал сено. После уборки у нас обычно проходило собрание, где подводили итоги, отмечали отличившихся, устраивали пышное застолье на весь колхоз. И вот председатель колхоза Отто Иванович Яков зачитывает мою фамилию, приглашает на сцену и просит рассказать стихотворение на немецком языке. Я исполняю его просьбу. А потом мне вручают премию — полный комплект школьника. А это костюм и учебный набор — портфель, чернильница, ручка, линейка и т. д. Я был безмерно счастлив. Стал самым богатым учеником в селе.
Когда я перешёл в восьмой класс, мы переехали в город Кустанай. Старшего брата забрали в ФЗУ в Караганду. Это школа фабрично-заводского ученичества, позже стали их называть ФЗО — фабрично-заводское обучение. Это своего рода профессионально-техническая школа в СССР для подготовки квалифицированных рабочих кадров, преимущественно, в лёгкой и пищевой промышленностях. В 1959-1963 годах они были преобразованы в профессионально-технические училища (ПТУ) с различными сроками обучения.
Я с сестрой и мамой остался в Кустанае и поступил в кооперативный техникум.
Я гражданин этой страны!
Я безумно любил театр, часто ходил на спектакли. И вот как-то посмотрел картину «Один в поле воин». Там главным героем был военный — лейтенант. Он своей формой, своей выправкой, отношением к жизни, храбростью, достоинством завладел всем моим сознанием. Я загорелся стать таким же. Решил поступать в военное училище.
В газете «Комсомольская правда» была рубрика «Куда пойти учиться». Там я вычитал, что принимают абитуриентов в Ленинградское военно-топографическое училище. Мне шёл девятнадцатый год. Я пошёл в военкомат и говорю военному комиссару: «Я хочу поехать учиться в Ленинградское военное училище». В ответ он рассмеялся и сказал: «А мы чеченцев и ингушей не направляем учиться в военное училище».
Эта фраза, да ещё и сказанная с таким сарказмом, просто полоснула меня, словно лезвием ножа. Я говорю ему: «Я вырос в этой стране, я гражданин этого государства. Я имею права на выбор профессии!» Но в ответ увидел леденящий взгляд полковника с презрительной ухмылкой. У меня от бессилья на глазах навернулись слёзы.
Я пулей выскочил из этого кабинета и прямиком направился на почту. Мне не терпелось скорее написать жалобу в Москву и в Ленинград. Даже этот короткий отрезок до почты мне показался длинным. Эмоции так и захлестывали мою раненую душу. На почте сидела моя знакомая. Она дала мне ручку, но бумаги у неё не было. Тогда я написал заявление на обратной стороне бланка телеграммы. Одно направлялось министру обороны СССР, а другое — начальнику военно-топографического училища города Ленинграда. Адресов я не знал. Так отправил.
Через две недели получил копию письма-ответа. Там же было указано, что подлинник отправлен на имя военного комиссара. В письме было написано: направить Местоева Хасана Магометгиреевича в военное училище, если нет медицинских противопоказаний. Я победоносно вбегаю в военкомат. Меня встречает полковник очень холодно и выдаёт разрешение на прохождение медосмотра. Сроки уже поджимали. Я мог опоздать со сдачей документов. Надо было срочно пройти комиссию.
Болеть за меня пришли все мои друзья. Уже был последний день и практически конец рабочего дня. И тут мне заявляют, что вместо пройденной флюорографии надо пройти рентген лёгких. А это время! Все догадались, что такое указание было получено не без участия полковника. Казалось, всё, не успею. Но тут одноклассница Люда Рассказова схватила меня за руку и буквально потащила в рентгенкабинет, который находился на другом конце коридора.
Мы застали рентгенолога, знакомую Люды, уже у порога. «Нина Ивановна, — говорит она, — вот такое положение, это мой друг, ради Бога, сделайте ему снимок, иначе он не сможет поступить в училище своей мечты». Ну, она проявила к нам понимание, вернулась, сделала снимок, и мы ещё с влажной плёнкой пошли к врачу, которая дала своё заключение: «Вы чистый мальчик. Можете ехать учиться!»
Шёл 1957 год. Я приехал в Ленинград. Сдал экзамены. Прошёл. Но личные обстоятельства сложились так, что я не смог дальше продолжать учёбу. Написал рапорт и ушёл оттуда.
Надо было ехать домой, в Кустанай, где я продолжал оставаться студентом кооперативного техникума. Но мне дали предписание на город Ленинград. Я же решил ехать на Кавказ, куда вернулись уже некоторые мои родственники. Приехал в родное село Барсуки. Там жил мой племянник и хороший товарищ Магомед Торшхоев, который работал в Грозном. Он меня уговорил остаться на Кавказе и рекомендовал пойти работать в «Респотребсоюз».
Заместителем председателя «Респотребсоюза» по кадрам была Лариса Бековна Гудантова. Она мне предложила работу в Чечне, в Надтеречном районе, в райпо, на должность старшего товароведа. Я согласился. Поработал там год с лишним, зарекомендовал себя с положительной стороны и поехал в отпуск к родным в Кустанай. Обратно меня мама и брат не отпустили, хотя на работе меня ждали ещё долго и книжку трудовую не хотели отдавать. Но слово старших — закон.
Младший лейтенант остаётся в строю
Я устроился на работу заведующим отделом в магазине в Кустанае, а трудовую книжку мне через полтора года выслали через газету «Труд». В Кустанае я был членом городского комитета комсомола, редактором сатирической газеты, принимал активное участие в общественной жизни города и молодёжи. А вечерами играл на сцене в народном театре. В спектакле «День рождения Терезы» мне досталась роль Хосе-кубинца. Тогда были очень тёплые отношения с Кубой, и картина как бы передавала и закрепляла эту идеологию братства и сотрудничества.
Помню, как-то вечером, сдав магазин, я собрался в театр. Вижу, свёрток лежит. Пнул ногой, а оттуда большая сумма денег вывалилась. Посчитал, около семи тысяч. Это была огромная сумма, если учесть, что хорошая зарплата составляла 36 рублей. Положили мы деньги в сейф, а на следующий день дали в газету объявление. Но никто не откликнулся. А когда уходил в армию служить, передал свёрток в Стол находок, в милицию. Не хотел касаться чьей-то боли, чьей-то потери.
Решение служить в армии принял сам. Меня не покидала мечта стать военным. Служил в Закарпатье, в городе Мукачево. Был первым командиром отделения, потом старшим инструктором политотдела по комсомольской работе. Наконец, как аттестованный младший лейтенант, частично воплотив мечту в жизнь, вернулся домой, но уже на Кавказ. Меня приняли на работу инструктором райкома партии в городе Назрани. Отсюда направили на должность председателя райпо. После событий в городе Грозном в 1973 году, когда прошла мирная демонстрация с требованием вернуть отторгнутый у ингушей в пользу Осетии Пригородный район, все первые руководители, в том числе и я, были освобождены от партийной работы.
Так я попал на назрановский завод «Электроинструмент» и проработал там более 55 лет.
Так и прошла моя жизнь.
P. S. Несмотря на свой солидный возраст, Хасан Местоев остаётся в строю. Одно время он работал заместителем главы администрации города Назрани в отделе экономики. Сегодня на заслуженном отдыхе, но консультирует молодых специалистов в отделе экономики и является депутатом городского совета четырех созывов.