Руслан Аушев о выдвижении в президенты: «Народ собрал 60 тысяч подписей, я не могу им отказать» (Видео)

23pro3

 

В гостях в программе HARD DAY’S NIGHT первый президент республики Ингушетия Руслан Аушев.

Дзядко: Руслан Султанович, хотелось бы начать с ингушских дел, с того, что происходит в республике, и того, что предстоит. Писала газета «Известия» не так давно, что в республике идет сбор подписей в пользу того, чтобы вы выдвигались в президенты республики. И как будто бы собрано уже 40 тыс. подписей, что для Ингушетии, несомненно, цифра немаленькая. Вы будете баллотироваться в президенты?

Аушев: Сегодня инициативная группа была у меня, появилась у меня в офисе, привезла под 60 тыс., где-то 50 с чем-то тысяч подписей. Я посмотрел, действительно там оформлены. Просили от меня решения. Поймите, хочу я баллотироваться или не хочу, я или кто-то другой, после того, как люди к тебе обращаются, провели такую работу и тебя призывают, конечно, я дал согласие. Когда инициативная группа зарождалась, после того, как Госдумой был принят закон о выборах в субъектах РФ, это инициативная группа появилась, я знал об этом. Я сказать честно, подумал, что так… Как говорят, погреются-погреются, и на этом все успокоится. Но вот видите, получилось, что они собрали под 60 тыс. Хотя говорят, что до сих пор идет сбор подписей. Я не имею права отвернуться в этой ситуации, поэтому хочу я баллотироваться или не хочу, решение за меня приняли, я дал согласие. Такой же фокус со мной был и в 1992 году, когда такая же инициативная группа прибыла ко мне в Москву и сказала, что я должен баллотироваться. Когда я первый раз  стал президентом. Хотя мы прекрасно понимаем, какие сигналы идут с Москвы в регион, особенно Северо-Кавказский, что выборы всенародные не будут, а будут выбираться главы через парламент.

Казнин: А вам пришли сигналы из Москвы, из Кремля?

Аушев: Насколько я знаю, раз «Единая Россия» подала такой сигнал на Кавказ и в республику Ингушетия, то мы понимаем, что это не сигнал «Единой России», это сигнал Кремля.

Дзядко: Вы говорите «хочу я или не хочу, я принимаю это предложение», но вы хотите или не хотите?

Аушев: Я, сказать честно, не хотел. Я два срока был президентом. Но как я могу отвернуться от людей, которые сказали: «Руслан Султанович, ты должен баллотироваться. Это твой род, ты хочешь – не хочешь, должен идти». Поэтому здесь никакого жеманства нет, я откровенно об этом говорю. И вообще, я не думал, что они соберут под 60 тыс. 60 тыс. сегодня в Ингушетии, если взять 100% избирателей, это примерно под 70% избирателей. Это можно в первом туре пройти президентом  и стать депутатом Госдумы.

Джемаль: Как вы полагаете, вы же должны как-то оценивать ситуацию: будет у вас возможность баллотироваться или это благие желания?

Аушев: Приехала инициативная группа и сказала: «Руслан Султанович, мы хотим, чтобы вы баллотировались». Я объяснил, что если народ скажет «Руслан, вперед», как я всегда своему народу говорил, да и любой должен говорить, я пойду. Скажет «назад», я пойду назад. Скажет «вправо», пойду вправо, скажет «влево», пойду влево. Поэтому они собрали под 60 тыс., привезли, сказали» «Вот, народ сказал, чтобы ты баллотировался». Я сказал: «Хорошо, я буду баллотироваться кандидатом, если будут выборы в Ингушетии». Не будут выборы, конечно, я баллотироваться не буду.

Дзядко: А вам кажется, что будут или не будут?

Аушев: Мне кажется, что не будут. Я об этом говорил неоднократно. Но если бы они были, сегодня «Единая Россия» такие сигналы не подавала бы. И я считаю, что это неправильно, что сегодня одним республикам, одним субъектам дают право баллотироваться, а другим нет. И хотел бы подчеркнуть, что вот шесть республик, которых так обозвали «вторым сортом», так можно назвать, все-таки республики. У нас федерация, в федерации есть три образования: республика, край, область и округ. Округам, краям, областям дают баллотироваться, республикам, которые первые стоят в составе федерации, как бы образуют федерацию, не дают. Это странно. Тем более на Кавказе.

Тагаева: А кто возглавляет эту инициативную группу, которая привезла вам подписи?

Аушев: Те сотрудники, которые отчасти со мной работали в команде, другие просто присоединившиеся. Я скажу больше. Я когда приезжаю домой, – я часто приезжаю, у меня там мать живет, к сожалению, в прошлом году отец умер, – ко мне приезжали, и когда в первом чтении закон о выборах пошел, и во втором. Они начали уже тогда меня поддавливать и говорить, что ты должен баллотироваться. Я сказал: «Хорошо, разберемся».

Казнин: Они недовольны тем, что делает Юнус-Бек Евкуров сейчас?

Аушев: Они, может, и довольны, они хотят, чтобы я баллотировался. Они говорят: «И пусть Юнус-Бек баллотируются. Дайте республике Ингушетия выбрать себя, пусть Юнус-Бек Евкуров, Мальсагов, Евлоев, Плиев, Аушев баллотируются, мы себе выберем президента». Я считаю, что правильно. Я и больше сказал: если федеральный центр из-за меня не хочет выборы в Ингушетии проводить, я готов отказаться от выборов, но дайте людям…

Казнин: А вы думаете, что из-за вас не хотят?

Аушев: Ну, были такие моменты, чтобы Аушев не пришел, зная, что он в первом туре сразу побеждает. Я же знаю там всю эту кухню. И сказали: «Давайте отменим и поставим того, кого хотим».

Макеева: Почему Кремль не хочет, чтобы вы были во главе?

Аушев: Не знаю, наверное, потому что усатый.

Дзядко: Юнус-Бек Евкуров тоже усатый. Так что у них какие-то другие причины.

Аушев: Я старше, наверно, поэтому.

Макеева: Справедлива ли версия о том, что у вас сложились, а точнее не сложились отношения с Владимиром Путиным?

Аушев: Я и с Борисом Николаевичем был, и с Владимиром Путиным. И с Борисом Николаевичем у меня не все просто было, и с Владимиром Путиным. Почему? Потому что в Кремле испокон веков сложилась политика на Кавказе. Отчасти я согласен с этой политикой, отчасти был не согласен. Поэтому я высказывал свое мнение, может оно кому-то не нравилось. Кому понравится, когда все «за» проведение операции в Чечне, я «против». Ингушетия это, конечно, тоже поддержала. Потом вторая война. Опять все «за», я «против». Потом все говорили, что беженцы появились. В первую чеченскую войну на территории Ингушетии было 120 тыс. беженцев, во вторую вообще 250 тыс. было. И я говорил о том, что это катастрофа. 250 тыс. на территории республики, у которой население 450 тыс.! Если вы помните события в Югославии, в 1999 году Македония орала на весь мир, что у них 40 тыс. беженцев, это катастрофа. Я говорю, у нас 250 тыс., и мы спокойно сидим. Я сказал: «Давайте решать проблему».

Макеева: Есть такая легенда о том, что у вас был личный конфликт-столкновение с Путиным, и как раз в ответ на ваше несогласие он нанес вам некое оскорбление. И вы кинули папку с бумагами, было такое?

Аушев: Не-не-не. Еще мой старший брат с Владимиром Владимировичем учился в университете, хорошие отношения. Но когда становишься президентом, есть другие отношения. Конечно, интересы Российской Федерации в мире, я понимаю его.  А я – интересы Ингушетии внутри Российской Федерации. Самое главное, что Ингушетия двигалась вперед, и я надеюсь, что таких не было, как захват в Назране, сутки боевики держали.

Макеева: Вы с Путиным когда в последний раз виделись лично? Был ли какой-то разговор?

Аушев: На совете глав правительств, я же председатель комитета, представитель глав правительств, он тогда был руководителем правительства. И на совете глав правительств те программы, которые я выношу, утверждали. Мы здороваемся, улыбаемся, все нормально.

Макеева: Возможность вашего возвращения в руководители Ингушетии никогда не обсуждалась?

Аушев: Насколько я получаю информацию, нежелательно, чтобы я был там. Они так… как-то кто-то сказал, кто же сказал… По поводу того, что слишком самостоятельный.

Казнин: Вы не хотите, Кремль не хочет. А если предположить, что вас назначат, вы соласитесь?

Аушев: Минуточку, после этих подписей, я обязан.

Казнин: Но вы, тем не менее, сказали, что не хотели, по крайней мере.

Аушев: Вы знаете, офицер идет на войну. Он хочет идти на войну? Нет. Он обязан.

Казнин: Если вас назначат, вы согласитесь? То есть это не народ…

Аушев: Если назначит руководство страны? Во-первых, мне надо…, куда я денусь, я пойду, конечно. А для меня вот оно – если бы этих подписей не было, и меня назначили, я бы сказал «спасибо, не надо».

Дзядко: А теперь подписи есть.

Аушев: А теперь есть, для меня это главное. Для меня это референдум, во-первых. Второе: все-таки подписи – этот референдум за выборность. Поэтому я и в Кремле и в республике особенно, парламент республики Ингушетия должен учитывать, что это же референдум о выборности. Они сказали, что хотят, чтобы господин Х был избран.

Дзядко: Вам кажется, что парламент Ингушетии проигнорирует подписи, изменит порядок назначения, избрания главы?

Аушев: Большинство в парламенте Ингушетия – это «Единая Россия». Раз «Единая Россия» подала сигнал, что нужно отменить и перейти ко второму варианту, значит, так они и делают скорее всего.

Дзядко: Как вам кажется, почему именно среди кавказских республик мы видим, что есть и сигналы, и стремление отменить выборы глав регионов. Это какое-то особое отношение Кремля к тому, что происходит на Северном Кавказе?

Аушев: Да, это особое отношение к тому, что происходит на Северном Каквазе.

Дзядко: Которое заключается в чем?

Аушев: Я же вам говорил. Вы мне задавали вопрос, почему отношение к Ельцину, Путину…. Потому что в Кремле испокон веков как-то рождалась кавказская политика. Она еще зарождалась, не знаю, наверное, еще когда русско-кавказская войны была. И вот как-то она все время… При Сталине была своя политика, вплоть до депортации целых народов. Одних назвали форпостом России на Кавказе, других – неблагонадежными, одних – ссылали, других – заселяли в дома. Там целая каша произошла. И некоторые, я же прекрасно понимаю, что не всегда же президент решение принимает, он, может,  не знает многое из того, что происходило на Кавказе, но есть в Кремле советники, помощники, институты всякие, которые выкладывают эти все выкладки, что нежелательно на Кавказе таким образом.

Джемаль: Я хотел спросить вот, о чем. Вы были выборным президентом, наметилась некая двойственность в подходах. Вы считали, что главное – сохранить покой и безопасность в Ингушетии для ингушей, а Кремль считал, что нужно проводить контртеррористическую операцию, наводить порядок. У вас были вполне понятные обязательства перед людьми, которые вас избрали. Если бы вас назначили, вы бы отвечали перед кем: перед народом, над которым вас поставили властвовать?

Аушев: Перед республикой.

Джемаль: Вы заранее подписываетесь, что вы не назначаемый человек?

Аушев: Нет, я нет. После того, как я прошел армию и закончил службу в армии, и я был президентом в республике, я считаю, что назначаемость – это неэффективно, неправильно и не соответствует духу Конституции РФ.

Тагаева: Вы сказали, что в парламенте «Единая Россия», она, по всей видимости, не отреагирует на эти подписи. Правильно понимаю, что вы пойдете как оппозиционный кандидат, если вы говорите, что вы все-таки пойдете в связи с этими подписями?

Аушев: Я не оппозиционный кандидат. Я кандидат от народа республики. От 60 тыс., которые подписали. Я уверен, что там неподписанных много. Я никакой – ни оппозиционный, ли левый, ни правый, ни средний. Я выполню волю народа республики Ингушетия.

Джемаль: Если подписали люди «пусть будет Аушев», это значит, эти люди не хотят, чтобы был Евкуров. Следовательно, вы оппозиция.

Аушев: Если Евкуров начнет собирать, может, и за него подпишутся. Но они говорят, дайте нам избирать, дайте избирать свою главу. Меня избрали, это не значит, что долой Евкурова. Они попросили, чтобы я баллотировался. Я сказал: хорошо, буду.

Макеева: По поводу отношения к Кавказу и лозунгов популярных предвыборных, правда не на этих, как вы относитесь к лозунгу «Хватит кормить Кавказ» в широком смысле слова, который часто сейчас звучит и в предвыборных кампаниях, в том числе?

Аушев: Это говорит в целом о том, что в РФ, к сожалению, нет кавказской политики. Я об этом говорил и Борису Николаевичу Ельцину. Я на всех совещаниях говорил: давайте сформируете нормальную политику в отношении Кавказа, вообще всех народностей, живущих на территории РФ. В многонациональной стране у нас нет министерства по делам национальностей. Было – убрали. Совет Федерации тоже должен был как бы и национальности, и регионы, он совсем не соответствует тому качеству. А это все от отсутствия нормальной политики.

Макеева: Нормальная политика какая, в двух словах? Какие должны быть принципы?

Аушев: Должна быть федерация, в Конституции же написано, как должно быть.

Дзядко: А нужен, например, какой-нибудь…У нас сейчас есть министр по делам Дальнего Востока…

Аушев: Я понимаю так. Если хватить кормить Кавказ, если министр финансов был с Кавказа, президент России был с Кавказа, председатель правительства был бы с Кавказа. Все  с Кавказа сидят – «хватит кормить». С Кавказа там вообще никого нет.

Макеева: Имеете в виду дотации кавказским республикам?

Аушев: Я не думаю, что кавказские республики больше получают, чем другие регионы РФ.

Дзядко: Некоторые – да. В частности, та же самая Ингушетия, насколько я понимаю.

Аушев: Что Ингушетия?

Дзядко: Насколько я понимаю, процент тех дотаций, которые получает Ингушетия, очень высок по сравнению с другими  регионами российскими.

Аушев: Я сейчас цифры не знаю, при мне они были ровные. Поэтому мы и пошли на нестандартные шаги, чтобы как-то  в этой ситуации…Конечно, такие финансы у государства есть, в  2000-е, когда цена на нефть полетела в космос, конечно, там деньги посыпались. А когда мы были в 1990-х, у нас вообще ничего. Я Виктора Степановича чуть в щечку не целовал, чтобы денег дали, а то «умираю с голоду».

Дзядко: Если завершить тему кавказской политики, вопрос, который я начал задавать: есть министерство по делам Дальнего Востока. Нужно ли, на ваш взгляд, отдельное министерство Северного Кавказа?

Аушев: Да у нас уже есть Северо-Кавказский федеральный округ, вот он почему вообще ничего не делает? Он же ведь и существует, для чего-то его создали, его не видно и не слышно.

Дзядко: То есть никакие новые институции…

Аушев: А зачем есть Северо-Кавказский федеральный округ? Там и министр, и все, что хочешь, там есть.

Макеева: Полпред президента есть…

Аушев: Я же говорю… Есть Клопонин…

Макеева: Он вице-премьер, он не справляется со своими обязанностями, как вы считаете?

Аушев: Я не знаю, мне задают вопросы, нужно ли создавать. Если журналисты задают вопрос, значит, нужно.

Дзядко: Вопрос Марии, справляется ли со своими функциями Клопонин или нет.

Аушев: Он подотчетен президенту, правительству, они ему должны сказать. Я вижу, что ситуация на Кавказе стабильна, не туда и не сюда.

Дзядко: Это хорошо или плохо?

Аушев: Это плохо.

Макеева: Считаете ли вы, что трагедия в Беслане, обстоятельства этой трагедии были должным образом расследованы, этот вопрос на данный момент можно закрыть?

Аушев: Я знаю мнение матерей погибших в Беслане. Они до сих пор, насколько я знаю, недовольны тем, как прошло расследование. Меня тоже допрашивали в Совете Федерации, что я видел в эти дни, когда ходил в школу. Я так и понял, что общество пока не получило ответ, во-первых, как такой отряд оказался в Беслане, и как все происходило. Но то, что я видел, слышал, то, что мне передали, я все рассказал и следствию, и на комиссии совета федерации. Считаю, что не до конца.

Джемаль: В отличие от всех следователей вы видели ситуацию своими глазами лично. Как вы полагаете, можно ли было предотвратить такой кровавый итог не на стадии предотвратить захват школы, а уже после захвата и до штурма. Можно ли было разрулить эту ситуацию иначе?

Аушев: Когда я зашел в школу, попросил, чтобы меня провели в спортзал, я увидел, что там битком забито женщинами и детьми, в основном. И потом узнал, вся проблема была в том, что не знали, какие условия они ставят. Когда я разговаривал с главным боевиком, спрашивал, какие условия, он мне дал листок. На этом листке было 8 пунктов, то, что я помню на память: остановить войну в Чечне, вывести войска из Чечни, мы в СНГ, то есть все политические задачи были. Я понял, что это будет тяжелейший случай, выполнить их было невозможно в той ситуации. Поэтому я не представляю, что президент РФ дал бы команду вывести, но задача была спасти людей. И я так понимаю, что разговаривать с ними надо было. И когда я вышел с этими предложениями, передал штабу, и мы думали, что делать дальше, у меня возникла идея, что я полечу, выбросите меня в горах, я найду… Я спросил у этого командира, кому он подчиняется. Он ответил, что Басаеву. А Масхадову? «Масхадов – наш президент». Если он даст команду, ты отпустишь детей? Он повторил: «Масхадов – наш президент Чечни». Я ответил: «Хорошо». Я когда вышел, сказал, что условия их тяжело будет выполнять и так далее, и родилась идея: я попросил найти телефон  Сакаева в  Лондоне. Из Москвы нашли его телефон, я дозвонился ему в первый раз, он стоял на автоответчике, потом мы с Дзасоховым, президентом Северной Осетии, когда второй раз дозвонился, спросил, есть ли у него связь с Масхадовым, он сказал, что в одностороннем порядке, он звонит, как правило. Я ему сказал, что если хоть один ребенок погибнет, вы можете вычеркивать свои фамилии из паспортов и так далее. Я ему так сказал примерно, что это будет позор. Поэтому он довел до Масхадова, и тут в интернете Масхадов объявил, что мы с женщинами и детьми не воюем и так далее. Я понял, что есть зацепка, можно было с этой зацепкой заходить дальше. И когда я первый раз зашел, мне удалось убедить его, я вытащил 15 грудников. Когда я заходил, в этих отделениях, знаете, в спортзал заходишь, там есть душевые, раздевалки и так далее. Вот там битком забито были люди, которые держали женщины. Они мне засели в памяти, я понял, что или я отсюда выйду и вытащу отсюда, или не выйду. Он дал их вывести, и я понял, что можно дальше вести переговоры. Потом я не мог понять, почему, когда боевики требовали дать человека для переговоров, решили с Москвы дать Карелина на переговоры. По телевизору. Почему Карелин? Там нужен был какой-то политик федерального значения, который разговаривал. Надо было вступить в переговоры.

Дзядко: А почему ваша идея с Масхадовым не сработала?

Аушев: Когда мы об этом сказали, и поехала машина забирать, там лежало 20 трупов под школой, там пошла стрельба, и пошел взрыв. Мы стояли во дворе, я стоял, Михаил Гуцериев, президент «Русснефти» сегодняшний, тоже там был, еще группа была, мы стояли в штабе. Там тополя и крыша школы была видна. И два взрыва, дым пошел, и пошла стрельба. Ну, там уже все.

Казнин: А вы на каком языке разговаривали с боевиками?

Аушев: На русском.

Макеева: Мамсуров, который тогда не был президентом, у него даже, кажется, были сын  и дочь там.

Аушев: Он был председателем парламента, у него дочь и сын были среди заложников.

Макеева: Вы предлагали ему как-то помочь, попытаться посодействовать.

Аушев: Я узнал, что у него там находится. Он говорит: «Единственное, могу сказать, если ты вытащишь только двоих детей, не делай этого, тогда получится, что вытащил детей начальника, а  простых…». Я сказал: «Хорошо, но ты пойми, я тоже не буду стоять в толпе, дайте мне детей Мамсурова».

Макеева: Как сейчас отношения с Мамсуровым складываются?

Аушев: Я еще с советских времен был в хороших отношениях. Он был первым секретарем Обкома Комсомола, я был выпускник общевойскового Орджоникидзевского училища. Я был членом на заводе АЗТ, то ли слесарем, то ли кем-то, и моя зарплата шла в Фонд мира. Меня зачислили во Владикавказе в девичью бригаду, завода АЗТ.

Макеева: То есть добрососедские отношения?

Аушев: Да нормальные, у меня и сейчас нормальные отношения.

Джемаль: К вопросу отношений. Вот вы со многими политиками и северной Осетии контактировали, и со многими политиками из Чечни, если гипотетически представить, что в Ингушетии проходят прямые выборы, вы на них  побеждаете, становитесь президентом, вам с кем было, как с партнером, наиболее комфортно работать, допустим, в Чечне, Осетии?

Аушев: Со всеми.

Джемаль: Для вас не имеет значения, кто возглавляет соседние республики?

Аушев: Абсолютно.

Казнин: А с Кадыровым у вас какие отношения?

Аушев: Кадыров намного младше меня, по-моему, лет на 20. Я отца его хорошо знал, Ахмада, он был муфтием в Чечне, и у Масхадова, потом стал главой, мы общались. Его я знал, но он не запомнился, сколько ему тогда было? Сейчас, по-моему, 36-37 ему. Но я нигде его не видел, мы ним не знакомы, не встречались.

Казнин: То есть вы даже не знакомы?

Аушев: Нет.

Дзядко: Как вы видите ту политику, которую он проводит? Как вы оцениваете его политику внутри республики?

Аушев: Он проводит ту политику, которую считает нужной.

Джемаль: Вы считаете, как лучше? Ведь главная проблема – это подполье. Больше кнута, как у Кадырова, или больше пряника, как у Евкурова?

Аушев: А где вы там видите пряники?

Джемаль: Это, скорее, пиаровский пряник, но, по крайней мере…

Аушев: Вон в Ингушетии недавно пять человек расстреляли.

Джемаль: Да, я в курсе.

Аушев: Там, насколько я знаю, люди жалуются, ко мне доходит информация, что там их брат был вообще не вооружен, и никакого отношения к этому не имел, поэтому надо разбираться.

Джемаль: Вы какой-то самостоятельный курс в отношении этой ситуации, борьбы с терроризмом, проводили бы? Или вы поддерживали бы ту же линию, которая сложилась?

Аушев: Я проводил и проводил бы курс, полезный для Ингушетии.

Джемаль: И что? Как он выглядел бы?

Аушев: Я не знаю, как он выглядел бы. Это надо до утра здесь сидеть, и я бы рассказал, как он выглядел.

Дзядко: В том, что касается борьбы с боевиками и подпольем…

Аушев: Я вам скажу так: в 199 году, когда были события в Северной Осетии, я прекрасно видел, что главный удар идет на Чечню, я знал, что Ингушетию тоже зацепит, потому что там уже –«вперед, поехало». Конечно, я сделал все, чтобы Ингушетию… Когда поставили колонны армейские, я понял, что, ну не могут разъединять конфликты в Северной Осетии градом, самоходной артиллерией, как представляет министр обороны Грачев. Я ему сказал: «Павел Сергеевич, куда такую колонну-то?». Он говорит: «Ничего, там сейчас разберемся». Тогда в 1992 году еще. Поэтому я сделал все, чтобы Ингушетия тогда не попала, и первая война – то же самое было, а вторая война – то же самое. Задача была: решение, чтобы в горячей ситуации жители Ингушетии не пострадали.

Тагаева: Если говорить о Чечне, как можно трактовать решение парламента Чечни о том, что Сунженский район должен отойти к Чечне? Потому что граница эта была не определена.

Аушев: Сегодня легче. Сегодня Чеченская республика в российском юридическом поле. Это мне было тяжело, когда я был президентом Ингушетии в составе РФ, я контактировал с Дудаевым и Масхадовым, они себя объявили независимыми. Приходилось решать все вопросы и, кстати, мы первые вопросы о границе, соглашение, подписали с Дудаевым. Та линия, которая сегодня есть, это же мы тогда. Смысл ведь в чем был? Когда эта колонна была, командующий округом сказал: «Руслан Султанович, ты не переживай, мы сейчас тебе обозначим границу хоть до Грозного, только не  мешай». И обозначили бы. И обосновали бы, что Ингушетия протекает до Грозного.

Макеева: То есть с Кадыровым вам удастся договориться, если удалось в свое время таких договоренностей добиться?

Аушев: Чечня и Ингушетия – братские народы, мы всегда договоримся.

Дзядко: А конкретно с этим политиком, Рамзаном Кадыровым вам будет легко вести переговоры?

Аушев: А где трудность? Нормально. С любым мы договоримся.

Дзядко: Мы же видим, что сейчас были определенные трудности между…

Аушев: Ну, я не знаю. Всегда, когда идет разговор о границах между Чечней и Ингушетией, я это понимаю, что где-то волнуется третья сторона. Или в федеральном центре кто-то сидит, или справа, или слева. Всем же интересно. Сколько не помню себя, идет разговор об объединении Чечни с Ингушетией. Все время. «Надо объединить, надо объединить». Да что вы!

Макеева: Вы когда-то тоже это поддерживали.

Аушев: За всю историю нас то объединяли, то разъединяли. Да мы сами разберемся, объединяться нам или нет. Может, объединимся. Может, будем жить в кондоминимуме, может, еще что-то сделаем. Но сегодня дайте пожить двум республикам, хотя бы встать на ноги. Мы нормально-то не жили.

Тагаева: У Кадырова как раз претензии  к этой территории, на которой живут сейчас ингуши. И они принимают для Чечни…

Аушев: Это вопрос к президенту Российской Федерации и полномочному представителю, почему. Сегодня это решение парламента Чеченской республики не соответствует Конституции РФ.

Тагаева: Почему Кремль ничего не отвечает на подобные законы?

Аушев: Этот вопрос… Поэтому я и говорю: почему Кремль молчит? Для меня главное – не то, там парламент Чеченской республики принял, а почему Кремль молчит. Почему молчит представитель президента в Северо-Кавказском федеральном округе? Ведь это грубейшее нарушение. А Конституция РФ вопросы о границах определяет субъекты, или там целый закон принимается.

Тагаева: У вас версия есть какая-то?

Аушев: У меня версия, что все-таки кто-то подталкивает руководство РФ к объединению Чечни с Ингушетией. Вот скажут: видите, невозможно границу определить.

Тагаева: Кто – Кадыров?

Аушев: Кто?

Тагаева: Кадыров подталкивает?

Аушев: А вы что думаете, у Кадырова нет в Москве советчика? Он, может, даже не знает, к чему ему советуют.

Тагаева: То есть все-таки Кадыров?

Аушев: Нет, ну, вы же сказали, что он по Сунженскому району? Я еще раз говорю: кто-то толкает Ингушетию и Чечню к какому-то новому образованию.

Дзядко: Рамзан Кадыров как политик вам импонирует?

Аушев: Мне импонирует, что он навел порядок в республике. Сегодня все, кто приезжает в Чечню, говорят, что Грозный строится. Хотя я там был в последний раз в 1999 году. Все, кто с Ингушетии приезжают, говорят, что красиво стало в Грозном.

Тагаева: И методы тоже…

Аушев: Это другой вопрос.

Макеева: Почему же? Он выражает желание навести порядок  и в Ингушетии тоже. Вы готовы ему дать такую возможность?

Аушев: Есть одна проблема, которая у меня лично еще с армии родилась. У меня никогда в правилах не было обсуждать ни Евкурова, ни Кадырова, ни другого руководителя организации. Я сам был президентом. Есть приличия – не обсуждать. Они руководители, у них судья их народ. Кадырова пусть судит чеченский народ, Евкурова – ингушский народ, Мамсурова – осетинский народ, а Абдулатипова – дагестанский народ. Я им не судья, у них есть президент Российской Федерации, который их назначил. Пусть он им оценки дает. И чеченский народ, и ингушский народ пусть  дает. Если я стану президентом, тогда пусть меня обсуждает, кто хочет.

Макеева: Если Юнус-Бек Евкуров выдвинется на выборах, если состоятся выборы в Ингушетии, как считаете, велики ли его шансы победить? Он будет сильным соперником?

Аушев: У него хорошие шансы, он действующий президент, на коне. Почему нет?

Макеева: Он популярен в республике, вы хотите сказать.

Аушев: Что такое популярность? У него есть свой электорат, есть свои сторонники, противники, как у любого политика. Вы думаете, у меня все сторонники? Я вам расскажу так: если в 1993 году я набрал, честно говорю, 99,4% на выборах, я был один, то в 1997 году я набрал всего 70%.

Макеева: А сейчас сколько будет, как думаете?

Аушев: Я? Не знаю.

Джемаль: Мы поговорили о территориальном споре, но это не единственная территориальная проблема. Сейчас фактически были сняты юридические претензии к Пригородному району, там не сформировали муниципалитеты.  Фактически Ингушетия не стала в районе, который объявляет своим, формировать собственные структуры власти добровольно отказалась. Я хотел спросить, что вы об этом думаете. Во-вторых, вы, если  думаете иначе, смиритесь с этим, или попытались бы переиграть ситуацию?

Аушев: Я вам расскажу свою точку зрения по Пригородному району. Будучи президентом, я снял территориальный вопрос. Наша ингушская общественность… Вообще, вы знаете историю, в 1944 году депортировали чеченцев, ингушей и Пригородный район передали Северной Осетии, и всю республику Чечено-Ингушетию раздали по соседям. До 1934 года столицей Ингушской автономной области был правый берег Владикавказа. И наша ингушская общественность всегда требовала: верните Пригородный район и правый берег Владикавказа. И я сказал Ельцину: «Борис Николаевич, в 1934 году ингушей не депортировали, они просто юридически передали с одного субъекта другому». Тут ничего не поделаешь, как Крым – взяли из России, передали Украине. Что тут сделаешь?  Вот если бы сегодня была такая зацепка, как депортация русских с Крыма в 1944 году, допустим, русских или россиян депортировали, тогда была бы зацепка у России, чтобы сказать: да, был незаконный акт, и надо вернуть Крым России. А вот часть Пригородного района сегодняшнего – это незаконный акт, который признала все международное сообщество. В 1989 году  съезд Народных депутатов СССР, съезд Народных депутатов Российской Федерации уже при Ельцине – все акты говорят, что депортация чеченцев, ингушей была незаконной. И та часть Пригородного района, которая была отдана Северной Осетии – это незаконный акт. Вот о чем речь идет. И тот большой Пригородный район, который сегодня, от той части, откуда нас депортировали. Поэтому ингуши ставят вопрос: юридически раз сказано, что это все незаконно, тогда давайте вернем законность. Другими словами, вот к тебе, Джемаль, пришли с НКВД и сказали: «До свидос, в Сибирь. Ты лысый, и тебя нужно…» Потом сказали: «Джемаль, извини, мы ошиблись, хоть ты лысый, но ты очень хороший». Ты приходишь, в твоем доме, квартире живут люди, которые говорят: «Нет, это моя собственность». Ты говоришь: «Слушайте, это мой дом, моя квартира, я тут жил, мои родители, мои отцы и так далее». Справедливо требовать?

Джемаль: Ну, конечно, справедливо. Как поступите вы?

Аушев: Я скажу выполнять закон о реабилитации репрессированных народов и все те конвенции, которые были. Это не мое требование. Это не Аушев требует. И я не ставлю вопрос перед Северной Осетией, это вопрос, который должен решать федеральный центр. Почему? Потому что федеральный центр – это наследник Советского Союза. Советский Союз эту политическую ошибку допустил, и ее надо исправить. Надо сажать за переговоры, и надо понимать, что никогда ингуши не согласятся с тем, что вот так с ними поступили, и что какую-то часть им отдали.

Дзядко: Как вам кажется, в сегодняшней действительности эта тема может стать причиной для какого-то серьезного конфликта между двумя республиками?

Аушев: Да, нет. Какой конфликт! И в 1992-м это не было причиной конфликта. Еще раз хочу сказать:  это сделали так, чтобы был конфликт. Нужна была кровь, чтобы сказать: вот видите, хотите говорить о передаче каких-то там районов, вот будет кровь. А все было разыграно для того, чтобы выманить Дудаева. И в 1992 году его проблему закрыть силовым путем. И все думали, что Дудаев пойдет на помощь ингушам, а Дудаев сказал: «Это внутренние проблемы России, Чечня не вмешивается, мы независимое государство». И остался у себя в Грозном. А по ингушам, живущим в Пригородном районе, прошлись… и 15 населенных пунктов…

Добавлю самое важное. Ведь смысл-то в чем? Вопрос не о границах идет, вопрос идет о собственности. Представьте, вы живете, вон там жил твой дед, там похоронены твои родные и близкие испокон веков там жили, и сегодня они не относятся к тебе. Это неправильно.

Тагаева: Получается, что Кремль не рассматривает этот вопрос, чтобы не разжигать конфликт о передаче и определении?

Аушев: Кремль по многим причинам не рассматривает этот вопрос. Там есть многие причины.

Тагаева: Ну, какие?

Аушев: Кто хочет сейчас заниматься этой проблемой? Конечно, это непростая проблема, ясно. Но я просто уверен, если бы сегодня… да и тогда Борис Николаевич Ельцин, я ему пять раз сказал: «Борис Николаевич, решите вы эту проблему». Мы не говорим, что весь Пригородный район, откуда депортировали людей. Они сами договорятся. Мы же не говорим: товарищи осетины, уезжайте. Пусть живут. Ингуши сказали: да живите, где живете, но можно рядом построить свой дом, и будем жить рядом? Как была юрисдикция Ингушской автономной области, так и должна быть та часть, которая существовала.

Казнин: Хотел продолжить тему. Вы говорили сейчас о территориальных проблемах. Ведь таких проблем много, не только на Кавказе, но и в мире. А на Кавказе вспомним и Южную Осетию, Абхазию, Нагорный Карабах. Это самые сложные вопросы, которые, по сути, не решаемы в короткой перспективе. Вас обвиняли в свое время, по крайней мере, говорили о вас, что вы зов крови ставите выше, чем интересы государства. Я практически сейчас дословно цитирую генерала Трошева, который обвинял вас и в других разных вещах. Из-за этого, мол, говорил он, и многие говорили, вас отодвинули от большой политики.

Аушев: Давайте так: никто не меня не отодвигал. Я два срока побыл президентом и сказал: «Все, на этом по Конституции хватает». Я считаю, достаточно любому президенту два срока. Второе: не зов крови, а справедливость. Я говорю только про справедливость. Вы говорите, много таких территориальных… Но нигде же не депортировали. Если бы ингушей в 1944 году не депортировали, оставили жить в своих населенных пунктах, где они сегодня живут, и передали Пригородный район как правый берег Владикавказа в 1934 году Северной Осетии, никто бы ничего не говорил, потому что так передавали Крым, так передавали районы, города. Об этом никто и не будет заикаться. Но здесь совершен был античеловеческий… У нас 50% населения погибло в депортации: женщин, стариков, детей. Люди возвращаются. Да не хочу я жить, допустим, где-то… Нам говорят: возьмите Шелковской район, там живите. Да зачем мне Шелковской район, когда вот мои родовые населенные пункты, у меня дед там похоронен, отец похоронен? Там я хочу жить. На каком основании меня депортировали и сказали, что моя собственность, дом, память, земля уходит куда-то. Я только о справедливости говорю. Если бы нас не депортировали, и Пригородный район с ингушами передали бы Северной Осетии или Грузии, да жили бы мы так, никто бы ничего не говорил. С Южной Осетии никто же не депортировали, правильно? Северную Осетию никто не депортировал. Если бы депортировали, тогда да. Это было нарушение всех законов.

Макеева: Два года назад на радио «Свобода»  на вопрос «Кому была выгодна вторая Чеченская война», вы ответили: «Надо спросить у Березовского Бориса Абрамовича». Может, сейчас поподробнее расскажете?

Аушев: Потому что сейчас он очень много суетился там. Я же был президентом, а он был замсекретаря Совета безопасности. Я устал его встречать. Мне звонят: «К тебе летит Березовский». Я его встречаю. Потом у меня информация, что Березовский проехал то ли в Нальчик, то ли куда. Думаю, чего он суетится на Кавказе? И во всех переговорах, то у меня в республике переговоры… Кстати, за что меня обвиняли, что я боевиков… Это должностные лица были. Все руководители РФ с ними встречались на территории Ингушетии, Кабардино-Балкарии. И меня просили обеспечить, я обеспечивал.

Макеева: Может, он мирные переговоры просто вел? Причем здесь выгода?

Аушев: Откуда я знаю. Мирные переговоры, когда человек уединяется, ходит, говорит кому-то. Откуда я знаю, чего он там говорит.  Я не присутствовал, я обеспечивал. Я встречал его с делегацией, Рыбкин прилетал, были переговоры, где я участвовал, были  переговоры, где я не участвовал. Я не знаю. Но он там очень много суетился.

Макеева: То есть никаких конкретных подозрений, может быть, фактов в его отношении у вас не было?

Аушев: У меня нет. Но я видел, что он очень… 1998-1999 год он очень активно он в республику раз в неделю прилетал.

Макеева: И чем он там занимался, вам неизвестно?

Аушев: Переговаривался. То он говорил, что освобождает заложников, то еще какие-то проблемы. То встречался с Закаевым, с другими руководителями Чеченской республики.

Дзядко: Я предлагаю перейти к теме экономики Ингушетии.

Макеева: Хочется вернуться в наши дни все-таки. Так послушают в Кремле нашу программу, подумают,  как-то все очень ретроспективно. Руслан Султанович, задаешь вам вопрос, вы сразу вспоминаете Ельцина, спрашиваешь про Кадырова, вы говорите, я его вообще не знал, не встречал. А вам предстоит сейчас творить конкретную политику на Кавказе, в том случае, если состоятся выборы и вас выберут президентом. Как вы, например, собираетесь строить экономику Ингушетии?

Аушев: Выборов Ингушетии, по моему взгляду, не будет.

Макеева: Вы просто так согласились…

Аушев: Да, нет, ну, а как…?

Дзядко: Здесь, насколько я понял, вопрос не об этом.

Макеева: У вас есть предвыборная программа. Что вы с экономикой собираетесь делать? Или, например, более конкретно: проект «Курорты Северного Кавказа»…

Аушев: В двух словах, у меня предвыборная кампания «Ингушетия вперед». И мы никуда не отступим.

Макеева: Вот недавно горнолыжный курорт открыт был.

Аушев: Ну, и хорошо, молодцы, что открыли.

Макеева: «Курорты Северного Кавказа» – это удачный проект? Как вы его оцениваете?

Аушев: Я считаю, что неудачный проект. Вместо того, чтобы курортом назвать, надо сначала создать там побольше всяких производств, чтобы дать людям удочку, чтобы они могли зарабатывать себе. А такие деньги потратить… Хорошо, есть там лыжи. Но кто на лыжах там будет кататься? Я удивляюсь. Что у нас не хватает? У нас есть в Кабардино-Балкарии, Домбае, сейчас Сочи будет. Езжайте туда и катайтесь, а эти средства потратить на малое производство, где там от 20, 50 до 200 человек, чтобы люди могли идти зарабатывать. Много женщин сидят, построить текстильные фабрики. То, что необходимо.

Джемаль: А на какие деньги вы собираетесь…?

Аушев: А на какие деньги строятся все эти горнолыжные дела?

Джемаль: В свое время я разговаривал с главой Ингушского правительства, Воробьев тогда возглавлял, мы говорили о 29 млрд., которые будут частями перечислять, на что их будут тратить. Рассказывает: школы, спортивные центры. Я спрашиваю, что-нибудь индустриальное. Он говорит, что на индустриальное денег не выдается.

Аушев: Я вам скажу одну цифру. Когда я был президентом в 2001 году, в 2002-м закончил президентство, добыча нефти в Ингушетии около 240 тыс., сегодня 90 тыс.

Казнин: Как вы это все объясняете?

Аушев: Потому что надо было заниматься, бурить, смотреть, рационально использовать, а не так, чтобы присосались к этой трубе миллион и одна затычка, там разворовывают и неизвестно, куда ее отправляют. 240 тыс. было, при сегодняшних ценах на нефть, это же какой доход был в республику!

Дзядко: Это ответственность власти региональной или  власти федеральной?

Аушев: В первую очередь, региональной. Я ушел в 2002 году, ровно через 8 лет добыча упала до 90 тыс., и то  – комплекс передан «Роснефти».

Дзядко: Получается, если я правильно понимаю ваши слова, все вопросы к господину Зязикову и господину Евкурову?

Аушев: Я говорю про себя.

Казнин: После вас ведь упала добыча, значит, ответственность на следующем руководстве. Зязиков был после меня, после него был Евкуров. Но сегодня 90 тыс. добыча нефти. Можно было все эти Северо-Кавказские… Смотрите, у нас что, во всех республиках Северного Кавказа нормальные дороги? Нет. У нас что, нормальные коммуникации? Нет. У нас что, нормальные сегодня больницы? Нет. У нас сегодня хорошая медицинская помощь? Нет. У нас решили другие вопросы? Причем тут горные лыжи и жизнь человека? Кто там катается на горных лыжах? Ну, найдется в республике пять фанатов. Ну, пусть катаются.

Тагаева: Через несколько дней в Ингушетии, как раз в Сунженском районе пройдет съезд народов Ингушетии, там будет подниматься вопрос выборов. Это все будет происходить в присутствии Юнус-Бека Евкурова, нынешнего президента. И я так понимаю, что юридических каких-то полномочий у съезда народов, в отличие от парламента, нет.

Аушев: Почему нет? Я не знаю, сейчас как, при мне когда Конституция была, съезд был высший орган, представительный орган республики.

Тагаева: Зачем Евкуров их собирает? Обсуждать вопросы?

Аушев: Для меня тоже было неожиданно, что за неделю объявлен съезд. Сегодня тоже получил пригласительный на съезд. Я поеду, послушаю, что там.

Дзядко: Вы примете участие?

Аушев: Я приглашен, придется ехать. Я там приму участие в работе съезда. Я тоже не один съезд проводил, обычно съезд мы проводили в чисто советском стиле, за полтора-два месяца объявляли, навстречу съезду, что люди бы хотели, какие вопросы вынести на съезде, изучали общественное мнение. Потом все это анализировали. Идя навстречу очередному съезду, выполняли решения предыдущего. Все было хорошо. А сегодня за неделю, раз – и так быстро.

Тагаева: Это как-то связано с подписной коробкой, которую вам принесли?

Аушев: Для меня это и для тех, кто слышал об этом, все это неожиданно.

Макеева: Какие отношения у вас с Евкуровым сейчас?

Аушев: Нормальные отношения. Я его знаю еще старшим лейтенантом. Я его хотел к себе взять даже, когда был президентом. Но он попросил меня оставить его на службе, я сказал: «Давай, служи, нам нужны будущие генералы». Ну, вот он получил генерала, героя России. Один из славных десантников.

Казнин: Кроме боевых офицеров Ингушетией не может больше никто управлять?

Аушев: Почему, могут. Я «за», дайте выборы. Выборы будут…

Казнин: Вас и выберут, вы же уверены.

Аушев: Я не уверен, что меня выберут. Я сказал: «Дайте людям выбор, я готов снять свою кандидатуру». Сегодня есть хорошие молодые ребята, креативные, которые потащат республику.

Казнин: Кто это?

Аушев: Есть они, я сейчас не могу сказать.

Казнин: Они живут в Ингушетии?

Аушев: Они в Ингушетии, в Москве, не только в Москве, по всей Российской Федерации, в СНГ. Есть хорошие кандидаты. Единственное, чтобы им дали возможность проявить себя, чтобы они рассказали себя, показали себя. Ну, не можем мы все время топтаться. У нас в Ингушетии одна проблема: как ни коснись, круг – 15-20 вечные кандидаты то в президенты, то в депутаты.

Казнин: А кто не пускает других людей? Молодых.

Аушев: Вот с 2004 года отменили выборы, вот, пожалуйста, 9 лет улетело коту под хвост. За 9 лет можно было воспитать таких детей. Вот кадетский корпус – такие сегодня выросли орлы! Стихи сочиняют лучше, чем Лермонтов. Если их послушать, у меня у самого челюсть отпадала, когда я слышал кадетов, особенно первый выпуск, второй. Вот они, готовые сегодня, уже капитаны, майоры, и политики, и депутаты. Да полно. Дайте возможность проявить себя, и дают же возможность.

Макеева: Если о других карьерных возможных перспективах, поворотах поговорить. Вот Афганистан. Предложили бы вам сейчас провести переговоры с талибами по поводу того, чтобы решить как-то проблему наркотрафика в положительную сторону, вы бы согласились?

Аушев: Так американцы ведут с ними переговоры.

Макеева: Они успешные?

Аушев: Кстати, я был в Пентагоне, меня года три назад попросили выступить в Пентагоне, как я летел на съезд, и рассказать, какие ошибки мы допускали. Я им все рассказал, часа три рассказывал.

Макеева: Вы все рассказали американцам?

Аушев: Конечно.

Макеева: Вы так признаетесь?

Аушев: Все рассказал: какие ошибки они совершают, что они все равно пойдут с ними на переговоры, что они войска будут выводить. И так оно и получилось: и они сегодня ведут переговоры, и в 2014 году они войска оттуда будут выводить.

Макеева: То есть вы считаете, что они….

Аушев: Я сказал им: «Вы путаете борьбу с терроризмом и борьбу с народом». Талибы – это часть народа, это не просто там… Он так мысли, он талиб. У него совсем другой взгляд на жизнь. Я говорю: вы с ними будете переговариваться, и они переговариваются. Что объявил уже Карзай? Мол, Мулла Омар может баллотироваться  в президенты. Ну, а чего вы хотите? Главный талибов будет президентом баллотироваться. Это что, не переговоры? Еще как переговоры!

Макеева: Фактически кампания не успешна? Они не добились успеха.

Аушев: А где она успешна? Какие проблемы они решили? Они решили проблему какую-то? Вчерашний теракт, пожалуйста. Я не говорю, что это оттуда идет, но Америка не обезопасила себя в любом случае. И потом еще радикализировала ситуацию. Ведь любая война радикализирует ситуацию. Первая Мировая война привела к чему? К радикализации, к фашизму и другим войнам. На Кавказе тоже. Когда мы говорили: не воюйте с Чечней, не надо, давайте договоримся. Радикализировалась молодежь. Сегодня мальчишка, который родился  в 1994 году, сколько лет ему?

Дзядко: Получается 19-ть.

Аушев: Нормально? 19 лет. Он практически видит только оружие: гранатомет, пулемет, все разговоры о том, что кто-то где-то что-то сделал.

Казнин: Подполье в Ингушетии тоже народ? Вы не считаете их бандитами?

Аушев: Почему я должен считать бандитом? Чтобы стать бандитом, надо сказать, что он бандит? Давайте юридически правильно говорить. Когда говорят, что он бандит, почему? Вы видели, чтобы бандиты нападали на милиционеров? Это же неправильно. Бандит – это уголовник. А этот совсем по-другому мыслит.

Казнин: Если человек напал на милиционера, он не бандит разве?

Аушев: Можно сказать «бандит», можно сказать «не бандит». Бандит в моем понятии – это уголовник.

Казнин: Преступник или нет? Я же спрашиваю вас именно о том, как вы оцениваете подполье в Ингушетии.

Аушев: Человек, который берется с оружием… Вопрос какой: есть человек со своими убеждениями берется за оружие и навязывает свою волю оружием, он бандит, уголовник и его надо привлекать к ответственности, и если не привлекается к ответственности, его надо уничтожать.

Дзядко: Его надо уничтожать или вести переговоры?

Аушев: Если он навязывает свою волю оружием, то надо с этим оружием против него противостоять.

http://tvrain.ru/