Исса Костоев: расстреливать надо
На этой неделе депутаты Госдумы в первом чтении приняли законопроект, предусматривающий химическую кастрацию для педофилов. Высокопоставленный в прошлом работник Генпрокуратуры и бывший член Совета Федерации Исса Костоев вспоминает в интервью «Фонтанке» неизвестные детали изобличения Чикатило, которого он поймал и утверждает, что маньяков надо расстреливать, а не кастрировать.
– Беседуя с Вами, разумеется, нельзя обойти вниманием поимку и изобличение самого кровавого маньяка СССР – Чикатило. В качестве заместителя начальника следственной части Прокуратуры РСФСР Вы руководили следствием по его делу. Как Вы относитесь к словам психиатра Бухановского, что его заслуга в изобличении Чикатило одна из основных?
– …А вы знаете, что Бухановский сам проверялся на причастность к совершению всех этих убийств? Я это выяснил, посмотрев по окончании дела, все наши оперативно-розыскные материалы. Бухановский разрабатывался на самом серьёзном уровне с подключением работников КГБ. А заинтересовались им потому, что примерно в это же время Бухановский распространял слухи, что у него есть лаборатория, где он может менять пол человека. Мужчину делать женщиной, а женщину мужчиной. Ну, а так как половые органы у жертв Чикатило исчезали, естественно, возникла мысль: а не Бухановский ли использует эти половые органы?
КГБ проверил не только самого Бухановского, но и его лабораторию. Установил его местонахождение в дни и часы, когда совершались убийства детей. Мог ли он быть на местах преступлений. При этом Бухановского официально не задерживали, хотя и установили на всякий случай его группу крови.
А что касается вашего вопроса… В последнее время я с грустью вижу, как люди, которые не имели никакого отношения ни к изобличению Чикатило, ни к его аресту, а некоторые даже виновные в том, что этот маньяк 12 лет разгуливал на свободе и совершал свои преступления, выставляют себя героями в различных телепередачах, пишут книги, создают кинофильмы.
– Насколько была оправдана завеса таинственности, которую Вы создали вокруг ареста и первых допросов Чикатило? Большинство ведь вначале было недовольно именно этим?
– Действительно, в публикациях тех времён писали, что в ростовской области наконец-то арестован маньяк, но никакого доступа к нему ни местным милиционерам, ни даже московским генералам, вообще никому нет. И вряд ли такое поведение Костоева может дать результаты. Вряд ли мы можем рассчитывать на успех. Особенно постаралась журналистка Богуславская, посвятившая моей критике огромную статью.
Но иначе я действовать не мог, потому что знал, чем заканчивались аресты предыдущих подозреваемых по этим убийствам. Их без разрешения следователей вытаскивали, начинали мучить, избивать, подсаживали к ним в камеру людей, которые их насиловали, и в результате подозреваемые начинали рассказывать всякую ерунду, которая тянулась годами, а заканчивалась либо освобождением этих подозреваемых, либо их незаконным осуждением.
– Примеры такого произвола можете привести?
– Разные были случаи. Убил, например, Чикатило мальчика. Изнасиловал, разрезал. Начали прессовать отца мальчика, что он якобы и убил своего сына. Он пошёл домой, и на своём ремне повесился! Или. Находят очередной труп с отрезанными половыми органами. Начинают таскать по его поводу какого-то афганца. В результате афганец погибает в одном из следственных изоляторов. Не успели его спасти: когда мои ребята приехали к нему в КПЗ в ростовской области, им ответили: “Он умер”.
Очень много такого рода вещей происходило вокруг убийств Чикатило. Собственно, поэтому я там и оказался. У этих дурачков, когда я к ним приехал, сидели четыре или пять человек, которым были предъявлены обвинения – по нескольку убийств на человека. Реальных чикатиловских убийств. Да, расстрелян был один, а сидели-то десятки невиновных.
– Понёс ли кто-нибудь конкретно за это ответственность?
– Не то что не понёс, напротив, сегодня люди, причастные к этим вещам, одевшись в мундиры лезут на телевидение и бьют себя в грудь, как поимщики Чикатило. Есть некий Бураков, который, на мой взгляд, первым из них должен был идти в тюрьму. Когда раскрылась полная картина преступлений Чикатило, в его руках оказалась вся аналитика следствия. И это Бураков уничтожил из неё карточки аналитического учёта. Пять карточек, фиксировавших 5 задержаний Чикатило. В них было написано: Чикатило уже проверен, чего вы его опять таскаете?
Когда я арестовал Чикатило, начал с ним работать, через 2-3 недели пошли слухи, что Чикатило всё-таки даёт показания, хотя Костоев никому ничего и не говорит, Бураков, испугавшись, убрал из картотеки эти учётные карточки. Но вот одну, где было написано, что Чикатило был задержан и просидел у них 6 месяцев, уничтожить не смог. Они ведь однажды задержали Чикатило по подозрению в убийствах, а осудили за похищение аккумулятора. Чтобы оправдать арест. И вот эти люди вместе с Бухановским высовываются сегодня на телевидение.
– От начала ареста Чикатило до его признаний с ним были только Вы…
– …и никого больше! Я работал с Чикатило в здании КГБ Ростовской области, куда не было доступа никому. А о том, что происходит между мной и Чикатило, вообще обо всей этой ситуации, знал только председатель КГБ Ростовской области. Больше – никто! Ни моя бригада, ни эмвэдэшные генералы, ни начальники, ни тем более местная милиция…
– …Поэтому кому, как не Вам, знать всю подноготную изобличения самого кровавого маньяка СССР. Какие всё-таки основания есть у того же Бухановского позиционировать себя как основного разоблачителя Чикатило?
– Для того, чтобы понять истинную роль каждого, кто хоть косвенно участвовал в деле Чикатило, надо посмотреть на него с самого начала ареста маньяка. Чикатило, как известно, упорствовал 9 дней. Мы с ним, один на один, сидели. На седьмой день он вообще замолчал. Перестал разговаривать. У меня было ощущение, что я общаюсь со стеной. Никакой реакции на мои вопросы. Застыл, уставившись в одну точку, и всё. Порой даже было желание тронуть Чикатило – живой он или нет. А мне-то через два дня надо предъявлять ему обвинение. Десять дней ведь истекают.
Но, сами понимаете, даже в такой ситуации убеждать Чикатило, что за сотрудничество со следствием ему будет снисхождение суда, что ему сохранят жизнь при совершённых пятидесяти убийствах, мог только психически больной человек. С другой стороны, никаких прямых доказательств его вины на тот момент не было. И тогда – сегодня я уже могу об этом сказать – я избрал тактику, в соответствии с которой признавал, что абсолютно здоровый человек не мог совершать столь тяжёлые преступления в таком количестве. Что у Чикатило есть психические отклонения. И что судебная практика знает примеры, когда человек, совершая такого рода преступления, не осознаёт, что он делает. А начинает это понимать лишь потом.
Такой метод воздействия на Чикатило сразу же дал свои результаты. “Может, и у вас было подобное состояние? – сказал я ему. – Но доказать это без вашей полной откровенности – до мелочей и деталей, я не смогу”. То есть, с одной стороны, я в разговорах с ним настаивал, что преступления совершил он, но подчёркивал, что без него самого до конца разобраться в этой сложной ситуации, невозможно. И вот Чикатило вдруг спрашивает: “А можно меня сначала вылечить, а потом я всё расскажу?”
И это уже была моя победа, потому что Чикатило перестал отрицать свои преступления. Мне оставалось лишь его “открыть”. Чикатило действительно стал писать заявление: “Генеральному прокурору Российской Федерации Степанкову. Я глубоко осознаю всё, что я наделал, что принёс столько несчастий и горя, столько страданий людям. Но я с детства рос в жутких условиях – от голода моего брата съели преступники… – и так далее и тому подобное. И добавляет: – Но я хотел бы, чтобы мне помогли врачи. Объяснили бы, почему со мной такое происходило, когда я совершал такие преступления…”
– Хочу уточнить: с этого момента Чикатило стал рассчитывать остаться в живых в случае полного разоблачения?
– Да! Так я же его убедил, что он будет жить в другом месте под наблюдением врачей, чуть ли не со своей женой и детьми.
И вот когда Чикатило написал такое заявление, не детализируя и не открывая сами преступления, но и не отрицая, что совершал их в результате психической болезни, которая развивалась в нём с детства, я уже в принципе мог предъявить ему обвинение в тридцати, тридцати двух с натяжкой убийствах. Хотя, главной победой, конечно, был тот факт, что стало очевидно: зверь остановлен.
В этот момент Чикатило стал просить встречи с психиатром, который бы подтвердил ему мои слова. Согласитесь, в такой ситуации я бы мог взять в коридоре любого надзирателя, одеть его в медицинский халат и поставить ему задачу: “Пойдёшь сейчас к Чикатило, скажешь, что ты профессор психологии, подтвердишь, что случаи аналогичные Чикатило бывают и у великих людей, но добавишь, что без полной раскладки всех его преступлений врача приглашать бессмысленно. Врачу, чтобы оценить его состояние, нужна откровенность со мной”.
Тем не менее, я поступил честно: позвонил тому самому Буракову, который, как потом выяснилось, манипулировал с милицейской картотекой. Говорю: “Найди какого-нибудь врача-психиатра, который под руку попадётся, пусть поприсутствует при нашем разговоре”. Он-то мне и прислал этого самого Бухановского. (Знай я тогда, что это за человек, он бы у меня на порог не ступил). Которому я сказал: “Оставляю тебе Чикатило – у него сейчас обед – надо его подготовить…” И объяснил, что Чикатило, в момент совершения убийств ничего не помнит, а потом испытывает наряду с усталостью огромное облегчение. Бухановский подтвердил, что такие случаи бывают.
– Как Вы его представили Чикатило и долго ли он с ним пробыл
– 15-20 минут. Чикатило я представил Бухановского как учёного-психиатра. Настоящую фамилию Бухановского не назвал, потому что Чикатило мог слышать слухи о том, что Бухановский из мужчин делает женщин. Слухи-то распространялись по области.
Бухановский свою роль сыграл, и ушёл. Мы вечером опять сидим с Чикатило. У меня для предъявления обвинения остаётся всего один день. И тут Чикатило говорит: “Я буду писать”. Я: “Пиши. Я тебе ничего подсказывать не буду. Начиная с первого дела и – к последнему”. Чикатило – человек грамотный, закончивший педагогический факультет, поступивший на филологический и поступавший на юридический факультет МГУ, прекрасно пишущий. Я даю ему стопку бумаг. Время от времени выхожу покурить. А потом через плечо поглядываю, что он пишет.
– Первые впечатления от прочитанного помните?
– Столько лет прошло, а как сейчас помню. Читаю вдруг: “Первое убийство я совершил в 1978 году в городе Шахты. Девочка была в красном пальто. Я её завёл в заброшенную хатку. Там изнасиловал. Убил. Завернул в коврик. Вынес труп. И выбросил в речку”! А у меня за Чикатило первое убийство числится только в 1981 году. Он продолжает: только листы в сторону отлетают – второе убийство, третье, пятое…
Ничего не говоря Чикатило, звоню в Шахты к себе в бригаду. А бригада у меня была огромная: и в Шахтах сидели, и в Новочеркасске, и в Ростове. Говорю следователю Кириенко, чтобы поднял материалы по убийству девочки в красном пальто в 1978 году, которое наверняка должно быть в милиции или прокуратуре, и привёз ко мне в КГБ. А тем временем продолжаю работать с Чикатило, который уже написал признание в 15-16 убийствах. Вечером мне звонит следователь: “Я – в Ростовском областном суде. Дело девочки здесь. По этому убийству уже осудили человека к расстрелу”. Я ему: “Посмотри, есть там бланк с красной полоской – приговор приведён в исполнение?” “К сожалению, есть, два года назад его расстреляли”.
Потом следователь подвёз само дело. Беру последний из 7-8 томов и читаю последнюю жалобу осужденного в Верховный Совет СССР: “Наступит день, когда всем вам будет стыдно за то, что вы губите мою жизнь – жизнь невиновного человека”. Прочитал. И опомнился, только когда, затягиваясь, обжёг истлевшей сигаретой пальцы. До этого я уже 9 месяцев не курил, значит, спустился из своего кабинета вниз к дежурному, взять сигарету. А вот как это происходило, не помню.
– Когда для Вас стало бесповоротно ясно, что дело самого кровавого маньяка СССР может продолжаться без соблюдения секретности?
– Когда Чикатило показал место, где убил эту девочку в красном пальто, и показал ещё несколько трупиков, которые он закопал на кладбище и на которые у нас не было дел. Вместе со мной из Ростова Чикатило под охраной приехал в Шахты. За забором кладбища сам раскопал и вытащил труп мальчика Муратова, вернее, оставшиеся кости. Мальчик числился без вести пропавшим. Я окончательно понял, что пойман действительно реальный маньяк, хотя даже после этого всякие разговоры и версии ходить продолжали.
Осталось только закрепить доказательствами все 53 убийства. И здесь я уже допустил к делу своих следователей, милицию. Многие меня тогда просили: “Можно я с Чикатило поеду на следственный эксперимент? Можно я с ним сфотографируюсь?” А сегодня я вижу, как они выступают по телевизору едва ли не главными разоблачителями этого маньяка.
– А, кстати, как приводилась в исполнение смертная казнь?
– В СССР был разный порядок приведение её в исполнение. Как расстреляли Чикатило, например, я знаю точно. Он, помню, говорил, что его голову надо сохранить, потому что японцы хотят купить его мозг. Но Чикатило поставили на колени и выстрелили в голову из пистолета. Но до этого, конечно, огласили приговор. Других тоже только расстреливали, но делалось это по-разному.
– Расстрел Чикатило был одним из последних в России. Главным козырем сторонников отмены смертной казни были в том числе и судебные ошибки по его делу, о которых Вы рассказали. Основательны ли такие аргументы? Не поспешила ли Россия с отменой смертной казни?
– Я считаю, что расстрел должен быть. Расстреливать надо. Уж очень много совершается в стране тяжких и особо тяжких преступлений. Что касается судебных ошибок, как главных козырей противников смертной казни. Уверен, что если установить уголовную ответственность за совершение таких ошибок оперативниками, следователями, прокурорами, судьями, то таких ошибок не будет.
– Какую роль в росте количества преступлений играет осознание преступником отсутствия в качестве главного наказания – смертной казни?
– Отвечу на этот вопрос на простом примере. Я принадлежу к одному из народов Северного Кавказа – ингушам. Так вот если вы поднимите статистику изнасилований в полумиллионной Ингушетии, то, в лучшем случае, найдёте одно-два изнасилования в год. И то окажется, что насильники заблудшие – не местные. И так было во все времена. Почему? Потому что никто из потенциальных насильников не берёт в расчёт, что его будут судить. Он прекрасно понимает, что за изнасилование его просто убьют. Непременно! Сразу или позже, но убьют обязательно. И все об этом знают.
– Как относитесь к идее ввести химическую кастрацию для педофилов и насильников?
– На мой взгляд, никто добровольно на неё не согласится. Если был рецидив – человек неоднократно судим за изнасилование, если есть заключение, что он педофил и маньяк, то в интересах общества его кастрировать, но только раз и навсегда. А в успешности химической кастрации я сомневаюсь.
По поводу маньяков могу добавить вот что. Часто можно услышать, как специалисты говорят: “Маньяки – это болезнь”. На это мне всегда хочется ответить: “Если и болезнь, то приобретённая этим субъектом в результате неправильного воспитания, образа жизни, который он вёл”. Склонность к педофилии – это не болезнь типа туберкулёза или венерического заболевания, а порок, который человек приобрёл и в течении своей жизни развивал. Поддерживал и удовлетворял свою извращённую страсть, которая не должна оправдывать его преступление.
– Вы как-то сказали, что «разрешение охранных агентств, их легализация преступны». Как давно Вы пришли к такому выводу и что предлагаете взамен ЧОПов?
– С самого начала я был против создания частных охранных структур в России. Я был за то, чтобы охранные структуры были в системе МВД. Об этом я однажды даже говорил Березовскому. Спросил его: “Сколько у тебя человек в охране?” Он: “Какое это имеет значение?! Ну, 65 человек”. “Вот видишь, ты платишь им большие деньги. Найми себе охрану в МВД”. “Ещё чего! Зачем они мне нужны”. “Правильно, – говорю, – они тебе не нужны, потому что ты им не сможешь заказать никаких незаконных дел. Например, кого-нибудь ликвидировать”. И такие диалоги у меня были не с одним Березовским. Со многими.
Важно ещё понять, что в частных охранных структурах трудятся бывшие сотрудники милиции – опытнейшие работники. Когда они получают заказ от своего хозяина кого-то убрать, то сами, конечно, на преступление не идут. Потому во время работы в МВД у них были десятки агентов-уголовников. Связи с ними сохранились. Сегодня такой уголовник греет живот в Сочи. Завтра поступает заявка. Он прилетает. Пару дней отрабатывает маршрут движения будущей жертвы и так далее. Ликвидирует её. Получил свои бабки и уехал. Попробуйте раскрыть такое заказное убийство.
Кстати, в моём предложении ввести только государственную охрану, есть и другое преимущество. Покушаться на жизнь человека, которого охраняют представители власти – это совсем другое, чем на того, кого охраняют ЧОПы. Это особая статья! На милиционера пойдут не все.
– Почему простые люди в России равнее перед законом, чем элита? Глава 52-го нового УПК предусматривает особый порядок производства по уголовным делам в отношении не только членов Совета Федерации и депутатов Госдумы, но и депутатов региональных собраний, выборных членов местного самоуправления, судей – от члена Конституционного Суда до мирового судьи, аудиторов Счетной палаты, прокуроров, следователей, адвокатов…
– Это абсолютно ненормально! Хотя этот список, кажется, немного сократили. На мой взгляд, надо оставить только депутатов и сенаторов. Да и то, особый порядок в расследовании и привлечении их к ответственности должен наступать только в случае совершения ими преступлений в связи с исполнением должностных обязанностей. Если, скажем, депутата обвиняют в разжигании межнациональной розни во время избирательной компании, то в таком случае может иметь место особый порядок следствия. Во всех остальных случаях депутат должен нести перед законом такую же ответственность, как и обычный человек.
– Вы наверняка знаете, чем мотивировал своё депутатское заступничество за «вора в законе» Япончика Иосиф Кобзон?
– Отвечу на ваш вопрос таким образом. Когда я работал в Генеральной прокуратуре начальником международно-правового управления, я по поручению генпрокурора Скуратова написал письмо министру юстиции США. Что ни у Генпрокуратуры, ни у ФСБ, ни у МВД в России к Кобзону никаких претензий нет. И приложил справки из этих ведомств. А также спросил, почему Кобзону запрещают въезд в США. Ответ от министра юстиции США был очень коротким: “Российским судебным и правоохранительным органам известно, почему США не выдают визу Кобзону”. И всё.
Кстати, в своей практике я трижды сталкивался с “ворами в законе”. Один повесился во время следствия, другие были осуждены.
– В Генеральной прокуратуре Вы курировали международное направление. Почему у нас так легко уходят на Запад те, чья деятельность вызывает подозрения в России?
– Поясню на примере дела Гусинского. Когда Гусинского задержали в Испании, мы с генеральным прокурором Владимиром Устиновым в Сицилии подписывали конвенцию о борьбе с коррупцией. Там меня застала эта новость. Устинов попросил меня: “Позвони в Интерпол, разберись, в чём там дело”. Я навёл справки, мне всё подтвердили. Но, не зная всех обстоятельств дела, я корреспондентам отвечал, что не знаю, кто такой Гусинский. “Преступник, – говорю, – раз задержан. Наверное, и его мы объявляли в розыск. У нас таких десятки тысяч”.
Потом Гусинского забрали в России. Я это следствие не вёл. Моё дело было отслеживать его международный розыск, а дальше им занимались другие. Три дня, как известно, Гусинского держали в тюрьме. Потом вмешались сильные люди… В результате, вместо того, чтобы раскрутить деятельность Гусинского, его отпустили. Потом опять начали дёргать. Происходило это в зависимости от того, как менялась ситуация в высших эшелонах власти.
Беседовал Лев Сирин
Источник: http://www.fontanka.ru/